Добавлено (18.04.2009, 13:45)
---------------------------------------------
Человек, не умеющий любить, все равно надеется на это чувство. Накрепко вмонтировав себя в неверие как в убеждение, повторяя, как заклинание, что не стоит страшиться остаться одному, и в заблуждении отвергая любую милость, нельзя сдвинуться с точки-Х, где ты никому не нужен.

Убеждение.
Несколько сорванных цветов, для коллекции его сестры. Яростный сильный удар, обжегший висок, уязвивший гордость, вырвавший меня из "верхнего" мира и бросивший в мир черни. По моему убеждению, только они могли решать проблемы кулаками. Мне впервые в жизни захотелось огрызнуться, ударить в ответ, но отчего-то пальцы свело судорогой и стало трудно дышать.
Вот тогда я и увидел страх в его зрачках, оказавшихся так близко, что можно было рассмотреть маленькие фиолетовые крапинки в черноте его глаз. Увидел, но не поверил, что эта боязнь в первую очередь за мою жизнь. Он что-то говорил, просил или кричал, но я не слышал. В бархатной тишине шелестели алые зарницы, и опускалось черное солнце.

Заклинание.
Звук, острой бритвой прорезавший тишину, не что иное, как стук столовых приборов.
Запахи. Утро. Кофе. Аппетитный омлет с янтарными колечками лука. Сыр. Да. Я услышал даже его аромат.
И снова звуки. Мамин голос печальный и уставший. Голос отца - суровый, колючий. Ух, не хотел бы я сейчас увидеть его лицо! И еще голос... Это еще кто?
Все же решаю "проснуться" и поглядеть на незнакомца. Но...
- Мама! - я безуспешно хлопаю глазами, но ночь не кончается. Тянусь к глазам. Руки дрожат, и вскоре становится ясно - мир со всеми его красками и образами отвернулся от меня. - Я ослеп? - спокойно спрашиваю мать, присевшую на край кровати и сжимающую мои руки.
- Все наладится, сынок... - всхлипывает она, произнося это как заклинание, но я не верю в магию и теперь слышу все оттенки голосов. Она тоже не верит.
- Я посижу с ним.
Вздрагиваю и поворачиваюсь на звук. Так вот это кто!
- Что тебе нужно? - холод и легкое недовольство я, надеюсь, сумел передать.
- Я не оставлю тебя.
- Чувство вины? - я знаю, это жестоко и, наверное, несправедливо. Но ведь я прав.
- Прости...
Далекий всхлип мамы, хрустнувшие костяшки стиснутого кулака отца, и единственное слово, звучащее заклинанием в тишине.

Заблуждение.
Он иногда в шутку зовет меня господином. Да, он стал моим слугой, моими глазами и моей нянькой. Я приказываю ему и порой намеренно обижаю. Ведь то, что теплится в моем сердце - великое заблуждение. Обман. Ошибка. Грех. Называйте как угодно, но я знаю - кроме вины нас ничто не связывает.
Он каждый день водит меня на утес, там, по его словам, виден мир. Я прощаю ему бестактность и каждый раз напоминаю о том, что этот глагол больше не существует в моем лексиконе. Но он обычно смеется и настаивает на моей вере в чудо.
Сейчас он стоит рядом.
- Ты ведешь меня на эту никчемную прогулку? – спрашиваю я, позволяя помочь мне одеться.
- Да, господин....
- Прекрати так называть меня! И я не хочу никуда идти! Я слеп как крот, и никакие твои уловки не вернут мне зрение.
Он молчит. Недовольно молчит, но терпит. А я, устыдившись срыва, замолкаю. Так в темноте, наполненной звуками птиц, ветра, листвы и кузнечиков, мы приближаемся к морю, вдыхая свободу и запахи дальних странствий. Он помогает мне сесть на край скалы, и сам устраивается рядом.
- Скоро зайдет солнце, - говорит он. Но я и так это знаю: теплые лучи ласкают мое лицо и медленно тают. И я снова в памяти вижу тот оранжевый закат и его черные с фиолетовыми крапинками глаза... Интересно, они и сейчас такие?
Повернувшись к нему, я осторожно протягиваю руку и касаюсь гладкой кожи. Он вдруг как щенок трется щекой о ладонь, но моя цель - губы. Положив на них пальцы, я спрашиваю о том, что меня мучает вот уже пять месяцев:
- Почему ты со мной?
Губы под ладонью сжимаются. Он решает, что ответить.
Долго.
Так мучительно и унизительно долго!
Я собираю его молчание в кулак и прижимаю к груди, навсегда прогоняя свое заблуждение и веру в чудо.
- Ах, да...ты говорил. Я вспомнил.
Вновь поворачиваю лицо к последним лучам солнца и чувствую опускающийся со звезд холод. Он так не похож на горячую каплю, скользнувшую по щеке. О! Нет. Я никогда не плачу.
- Пойдем, становится темно, - говорит он минуту спустя.
От его слов тоже темно. Даже мне. Он помогает подняться и отходит, но я слышу его, даже когда он так далеко. Влажный туман уже пропитал одежду и осел на коже, как страх одиночества. Липкий. Холодный. От него невозможно отмахнуться и скрыться.
"Идем". Обычно я произношу именно это, окунаясь в спасительное заблуждение. Но сегодня не хочу.
- Ты можешь идти, - говорю спокойно, разделяя, наконец, наш мир на его и мой. Шорох, наполненный непониманием, легкое неуверенное колебание воздуха, мгновенный порыв, и вновь все замирает в услужливом покое.

Прозрение.
Раннее утро. Новый день. Новая жизнь. Я тоже - новый. Моему сердцу не хватает объема, чтобы вобрать в себя это ощущение. Оно усиленно гонит кровь, и мое лицо вспыхивает от воспоминаний прошлой ночи.
Его крадущиеся следом шаги. Невыносимое молчание на мой возмущенный крик. И его жуткое упрямство. Да. Он упрямый. Он плелся за мной почти вечность, позволяя мне падать, спотыкаться, ругаться, лишь изредка подталкивая в нужном направлении.
Потом я услышал запахи дома. Мамины цветы. Нагретые днем доски террасы. Аромат ванили и свежеиспеченного хлеба. И только затем слуха коснулся тревожный звук отодвинутого стула. И вновь безмолвие – торжественное и светлое. Я был уверен, мама улыбалась.
И вдруг тихий шепот прямо в губы:
- Я не оставлю тебя…
Крепкие руки обнимают и обрекают меня на вечный плен, но я счастлив потому, что черное солнце вдруг уходит из моего мира, и он вспыхивает оранжевым закатом.

Нет, я не стал зрячим. Я всего лишь…