Дверь захлопнулась резко, отрывисто, безмолвно давая понять, что всё закончилось, ещё даже почти не начавшись. Под руку попала ни в чём не повинная ваза, которая стояла на столе с незапамятных времён, кажется, ещё осталась от матери. Осколки брызнули сверкающим веером, отражая свет от торшера в углу. Чёрт! Он всё-таки ушёл, хотя я был почти уверен, что это всего лишь очередной каприз.
- Шеннон... – тихонько проговариваю я, словно пробуя имя на вкус... Подхожу к двери в надежде, что он стоит там, за этой тонкой перегородкой, прижавшись щекой к теплу дерева, и ждёт... Стоит только повернуть ручку и в очередной раз сжать его в объятиях, прощая, как всегда, лишь за один поцелуй, лишь за возможность коснуться его губ, мягко собирая приятную сладость.
- Шенн... – пустота. Ночь, зима и холодная пустота.
Тихо закрываю дверь, поворачивая ключ. Затем медленно отхожу к столу, с удивлением глядя на осколки на полу... Ах, да, это же когда-то было вазой. Делаю шаг к кровати, рассеянно гладя рукой по мягкому шёлку простыней, который всегда дарил тепло. Прислоняюсь к стене, на которой висят наши фотографии, сделанные братом, вставленные мной в красивые деревянные рамки. Снимаю одну из них, самую, на мой взгляд, удачную, где Шенн так мило улыбается мне сквозь стекло. А я с абсолютно придурковатым видом обхватываю его за талию, прижимаю к себе как можно сильнее.
- Как же я тебя ненавижу, - шепчу и с размаху швыряю снимок на пол. Рамка чуть треснула, не выдержав удара, а вот стекло чудом уцелело. Что ж, это легко исправить. С силой опускаю ботинок на глупую улыбку, которая вмиг скрывается за паутиной трещин. Через мгновение сдёргиваю ненавистные фотографии со стен, ломая крючки, обдирая обои, стёкла жалобно звенят, умоляя о пощаде, но я непреклонен. Подлетаю к кровати, раздирая в клочья тёмную ткань, расшвыривая простыни. Прохожу прямо в обуви по светлой шерсти покрывала, распахиваю дверцы шкафа, кидаю на пол рубашки, шорты, кофты. Они оседают мягкой кучей, а сверху я решительно сваливаю деревянные ящики с носками и прочей мелочью.
Часы, стоявшие на тумбочке у кровати, совершают самоё короткое своё путешествие, которое оказывается последним: детали механизма брызгают металлическими каплями, стекло расцветает уродливым шрамом трещины. Мало, мне всё ещё мало! Диски с клипами и записями разлетаются экзотическими птицами, отражаясь бензиновыми бликами в объективе фотоаппарата. Было очень неосмотрительно оставлять его здесь, Шенн. Пинком отправляя на пол стул, подхожу к столу, ударяя по аппаратуре. Со злобным удовлетворением чувствую, как от боли немеет рука, а на ребре ладони наливается тёмной кровью синяк. Фотик летит в оконное стекло, оставляя на нем сколы и вмятины. Объектив отлетает в одну сторону, всё остальное – в другую. Раздирая в кровь пальцы, взламываю крышку, разрывая вмиг засветившуюся плёнку на части, ломая ногти, впиваюсь в пластмассу, отбрасывая ставшую ненужной крышку в сторону. Останки грустно блестят на полу. Думаю, ты не будешь об этом жалеть, бро. Чуть подустав, лениво тяну за низ оконной занавески, еле-еле уворачиваясь от тяжёлой гардины, которая с шумом валится на пол. «Хватит истерить!» - кричат внутри меня остатки здравого смысла, которые неожиданно принимают облик Томо... или Мэтта, честно говоря, мне было сложно определить. Тяну торшер за шнур, опрокидывая его. Абажур откатывается вглубь комнаты, лампочка же мигает, не желая умирать. Ладно, живи. С полки градом сыплются книги вперемешку с сувенирными фигурками.
- Всё! - кричу странным фантомам, порождённым моим воображением. - С меня довольно! Я больше не собираюсь бегать за ним, цепляясь за руку, словно ребёнок, потерявшейся в праздничной толчее. Хватит. У меня есть своя жизнь, о которой я, по правде говоря, совсем забыл за то время, пока был с ним. Я ведь отдавал ему каждую минуту и всё своё тепло, а ему показалось, что этого мало. Что ж, он всегда сможет найти человека, который сможет дать ему сверх того, хотя, куда уж больше...
Пустым взглядом обводя погром, устроенный мной в комнате, понимаю, что мне совсем не безразлично, что будет завтра. Руки всё в крови, пол усыпан блестящими осколками... За окном валит снег: крупные белые хлопья лениво кружат в воздухе, опускаясь на ветки деревьев, меховым капюшоном накрывая город.
С размаху опускаюсь на большую подушку, которую в порыве гнева скинул с кровати вместе с одеялами и простынями. Раздаётся хлопок, словно из бутылки выбили пробку, и подушка лопается. Её содержимое, подхваченное потоком воздуха, устремляется вверх, под самый потолок белым пушистым фонтаном и неспешно опадает, устилая ковёр, покрывая мои плечи и голову ровным покрывалом. Снег за окном, снег внутри, почему-то это вызывает улыбку, и я внезапно вспоминаю, что завтра Рождество. Смеюсь, загребая перья, подбрасывая в воздух, чихаю, когда они падают на лицо, щекотя нос.
Моё сумасшествие прекращает неожиданный звонок. Всё ещё посмеиваясь, спешно хватаю трубку и, внезапно замолчав, не веря своим глазам, смотрю на подсвеченный зелёным дисплей. Знакомый номер приветливо подмигивает с экрана. Никогда не догадаетесь, кто звонит...

...из всего вышесказанного следует, что во всём виноваты гомофобы, эмохейтеры и антислэшеры!

Когда-нибудь напишу целый слеш-роман...Но я уже в пижаме...