Это лето отчетливо сбивает с толку. Ладно дожди. Стенами, проливными, с грозами. Ладно ветер. Меняющийся, не позволяющий остаться в кепке, иронично кидающий в лицо мелкий мусор. Ладно вода. Принимающая неохотно, чтобы тут же накрыть холодом и еще вдогонку бросить жидкого льда.
Ладно, ладно…
Но когда в середине июля погода бескомпромиссно впадает в осеннюю меланхолию, нет ничего отвратнее, как элементарно заболеть: лишиться обоняния и вкуса, терпеть хрипы в легких и температурный бред организма, шататься по улицам, недопонимая, что ты чувствуешь, сидеть на парапете моста и вспоминать, как пахнет вода и как от нее тянет прохладой…
- Парень, что-нибудь случилось? Слез бы ты с края-то…
Оборачиваюсь на случайного обеспокоенного прохожего.
- Не бойся, отец, я тут уже летал, дабл как-то не хочется.. Все в порядке. Иди. Спасибо, - улыбаюсь ему как можно бодрее. И ни капли не вру. У меня и правда сейчас все в порядке. А с мостом отдельная история.

Все началось и закончилось два года назад. Я отчетливо помню осень, которая по всем правилам и стечениям обстоятельств могла стать последней. Но что-то тогда задержало меня здесь. Знать бы что? А то так и маюсь, чем ветер нашепчет – никакой цели, просто течения не выбираемой мной реки.
Мутная вода, служащая фоном моим кедам слишком явно напоминает эту самую мою реку. Тем сильнее флешбек двухгодичной давности, усиленный шкалящей температурой тела и отвратительным из-за простудных осложнений привкусом сигарет. И как бы я ни натягивал на пальцы рукава и не прятал нос в складках шарфа, порывы ветра подсовывают воспаленному сознанию не самые теплые воспоминания.
Трое бьют ногами, втаптывая в асфальт. Их ненависти хватило бы на вооруженный конфликт где-нибудь на неафишируемой войне небольшой страны третьего мира. Но здесь и сейчас она единолично сосредоточена исключительно на мне. Можно начинать гордиться своей значительностью. Но из-за боли гордиться не получается – слишком яро обломки этой нелепой гордости выдирают из меня шипованными подошвами с металлическими клепками. Конечно, вначале все было несколько печальнее – шестеро одному мне. Двоих я успел положить, от одного сбежать, а вот трое кинулись разом – редкость, но мне везет на уникальные совпадения. Закрываю голову и вырываться уже не думаю… я уже вообще не думаю. Слишком больно.
Короткая передышка дает понять, что живого места на мне как-то не чувствуется. Тут же я понимаю, что живодеры мои не просто так остановились-устали, что-то стороннее…
- Я уже вызвал ментов… - приглушенно слышится со стороны. И я, как будто, вдруг могу поверить, что мне снова повезло на уникальное совпадение в виде чуткого прохожего.. в такое время суток.. в этой части города.. Да я счастливчик?
Тяжелые ботинки топчутся в опасной близости от моей лица, но я все же осторожно бросаю взгляд в щель между скрещенных на голове рук и устало закрываю их снова. Я молюсь кому-нибудь, чтобы счастливая случайность увела незнакомого парня как можно дальше отсюда. Здесь за свой вызывающий прикид и поставленную эмо-стрижку он огребет не хуже меня.
Но незнакомец упрямо смотрит глаза в глаза трем бритым ребятам и не делает даже попытки слинять. Еще пару минут назад предназначавшиеся мне, звенящие металлом башмаки делают пару шагов в сторону моего несчастливого спасителя, я забываю сделать вдох… и тут тишину ночи, как по команде, с нескольких сторон режет звук сирены. Шаги карателей нерешительно замирают и меняют траекторию, покидая место событий. Но я вполне ожидаю подвоха от этой фальшивой покорности… и сам дергаюсь, шипя сквозь зубы, когда вижу втыкаемый в бок парня нож. Сирены орут ближе, гулкий звон шипованных подошв растворяется в густом ночном воздухе. И нам повезло - полиция просто преследует каких-то неудачливых гонщиков, а на наш вызов патруль приехал бы только к утру. К нашему ненаступившему утру.
Отскребаю себя от дорожного покрытия и доползаю к моему спасителю. Крови немного, это успокаивает. Парень уже вытащил клинок и с трудом накладывает повязку из рубашки, порванной в лоскуты.
- Надо валить отсюда подальше, - сплевываю кровь на асфальт и хватаю его за руку. – Крепкую дверь и нормальную повязку я тебе обеспечу… Идти сможешь? – я осторожно тяну его на ноги.
Он молча кивает и, не отпуская руки, поднимается. Пятиминутная дорога до моей квартиры в полном молчании царапает нервы каждым шорохом из кустов. И лишь когда дверь с приятным металлическим щелчком изолирует нас от внешнего мира, струна напряжения рвется, и мы сползаем по стенам коридора. В тишине и черноте так и не включенного света дыханием обмениваемся мыслями, не сказанными вслух.
«Жив?» - прислушиваюсь к хриплому дыханию.
«Больно», - осторожно вздыхает он.
«Верю», - ухмылка отзывается болью в губе, и я ненадолго не дышу.
«Сам как?» - он оборачивается в мою сторону, взгляд тягучий.
«Жив», - едва киваю и перевожу взгляд на кухонную дверь. – «Разрешите пригласить вас на пару таблеток обезболивающего», - чудом не пострадавшая бровь, пробитая стальной штангой, вопросительно приподнимается.
«Ваше предложение, как нельзя кстати», - устало закрывает он глаза и медленно перетекает в стоячее положение.
Воздух в квартире чуть колеблется тихим шебуршанием. Я молча притаскиваю аптечку и занимаюсь его ранами. Он так же молча протягивает руку и кнопкой магнитофона добавляет немного музыки. Когда наступает момент обрабатывать мои ссадины, я не в силах не привнести в идиллию спокойствия досадливого шипения. Он терпеливо ждет, пока я отдышусь, и продолжает делать свое болезненное, несмотря на всю возможную аккуратность, дело. Потом мы молча залпом выпиваем по полстакана виски, и я стелю гостю в другой комнате. Парень, не отводя глаз, наблюдает. От колес, запитых алкоголем, порядочно развозит. Я киваю напоследок - «спокойной ночи» и падаю на кровать у себя. Странный он. Человек, которого я даже не знаю, как зовут…
Меня будит ощущение чьего-то присутствия. Я протягиваю руку, и она натыкается на тепло чужой кожи. Меня опрокидывают на спину и накрывают сверху. Я понимаю, что происходит, и не сопротивляюсь. Если длинноногая голодная детка сама пришла ко мне. Даже в виду неясных мне мотивов. Я знаю, как нам обоим получить от этого удовольствие.
- Тише, тише, тшш… - ловлю его хозяйничающие на мне руки и, переворачиваясь, оказываюсь сверху. – Осторожнее, детка, на нас слишком много царапин, чтобы торопиться.
В противовес сказанному целую его далеко не мягко, терзая рот, кусаясь. Он приглушенно стонет мне в губы и всем телом подается навстречу. Когда я отпускаю его на короткую передышку, чувствую, как его бьет мелкой дрожью. Он ладонью пытается задавить свои всхлипы.
- Можешь не сдерживаться, - я прикусываю его запястье и убираю от лица.
Смирившись, он откидывает голову назад и стонет в ответ на движение моих рук по нужным точкам.
- А ты.. можешь особо не церемониться.. мне нравится… – хрипит он.
- Я понял, детка, я понял…
Ему нравится боль. Мне нравится он. Мы друг друга стоим.

Оказалось, удивительно естественно проснуться вместе и уютно пить утренний кофе на маленькой кухне. Я не торопился прощаться, он – уходить. Мы кормили друг друга мыслями, идеями, воспоминаниями. Не напрягаясь, молчали, каждый в своих делах – пока я проверял почту, убирался или готовил, он перекрашивал ногти, читал газету или помогал. Мы почти не вылезали из дома... И понаставили взамен боевых ран царапины и синяки иного характера.
Он по секрету показал мне, как умеет улыбаться. Я незаконными приемами изучил каждый сантиметр его кожи. На пару мы ловили офигенный кайф от происходящего. Через несколько дней Макс (так его звали) перетащил ко мне пару тройку своих шмоток, кое-чего нужного по мелочи: вроде зарядки для мобильного, затертых до дыр дисков, исчирканных ручкой на полях книг и огромного мягкого полотенца… и я рискнул подумать, что это все надолго.
Неделю знакомства мы отметили бутылкой рома и расставленными на полу свечами – срывая друг другу остатки крыш возбуждающей до боли романтикой.
- Мне надо будет с утра на работу забежать, потерпишь без меня? – шепотом ему в мокрые пряди на виске.
- Я тебя встречу, - вздыхает он и устраивается на мне поудобнее. – Все равно прогуляться не помешает.
- Хорошо, детка, я согласен.
Засыпая, он улыбается. Я, наверно, тоже.
Бесполезно.

На следующий день на мосту, где мы, встретившись, стоим по разным сторонам дороги, я продолжаю улыбаться. А его улыбка стремительно гаснет. Он первым видит не справившийся с управлением трейлер, который, снося ограждения, смазывает меня в реку.
Последним, что я видел перед своей клинической смертью, был растерянный беспомощный взгляд Макса и сжавшиеся от ужаса зрачки его ставших из голубых зелеными глаз…
Это же было первым, что я видел после моего возвращения в мир живых. Кажется, эти нереальные глаза преследовали меня во сне. Не знаю.
Дальше события я не в силах внятно расставить по полкам, ибо почти три месяца с частичной потерей памяти я пытаюсь выбраться из затягивающей меня бездны. Я остаюсь цел, я почти полностью вспоминаю себя. Но самое смешное, что Макса мне вспоминать не приходится – каждый момент, проведенный с ним, стоит перед глазами отчетливее собственной даты рождения… я и сейчас ее иногда забываю.
Жить тяжело, когда умираешь: ты постоянно на грани между белыми больничными стенами и черной пустотой. Кратковременные возвращения в сознание ясности не добавляют, не переставая что-то болит. Через неделю я вспоминаю, как меня зовут, через две – кому я могу позвонить, чтобы сообщить, что жив. Через три недели я перестаю ждать Макса. Через месяц друзья переводят меня в частную клинику за границей.
И я проведу там почти полгода, пытаясь заново выучить весь курс прошлой жизни и изо всех сил стараясь избавиться от воспоминаний смыкающейся над головой воды и тени падающего сверху грузовика…

Иногда меня накрывало сожалением, что мне не пришлось услышать от Макса даже глупое «прощай»-«прости». Время от времени по ночам сновидения дразнили граммами того нашего тепла, но было невозможно их удержать. И пришлось забыть обо всем, что бередило раны – слишком много сил забирало лечение и выздоровление.
Спустя полгода мне дали добро на выписку, и я бодро заторопился на свободу. Закрывающаяся за спиной дверь клиники навела меня на мысль, что может, другим человеком я и не стал.. но другой жизни мне явно не миновать.
Так и случилось. Сбегая от опеки и заботы друзей, я нанялся к одному из них помощником и подписал полуторагодовой контракт по международному сотрудничеству. Суть его заключалась в том, чтобы ездить следом за другом в качестве полномочного представителя и решать необходимые вопросы с иностранными партнерами, не требующие его личного присутствия. Восемнадцать месяцев, пять стран и девять городов. Полное обеспечение всем необходимым, непрерывающаяся смена обстановок и полная свобода. Тысячи километров моего молчания о своем.

Те полтора года бодро поставили меня на ноги. И мне снова захотелось вернуться домой… И, хотя звали продлевать сотрудничество и расширять перспективы, как только подошел к концу отведенный срок, я собрал вещи в дорогу домой. А по поводу нового контракта обещал объявиться через пару месяцев.
Так я снова очутился в родном городе. Свои дни отсчитывал июль. Я спал, навещал друзей, неторопливо бродил по знакомым улицам, перебирал в квартире вещи, о которых не вспоминал два года, умудрился заболеть. И все у меня было в порядке. Только иногда тянуло шрам на виске под волосами. Не болело – тянуло… - смотрю в реку под мостом – нет, надеюсь не от появившейся нелюбви к воде и высоте… и не от того, что это лето вдруг остро напоминает о той сумасшедшей осени...
Надо зайти куда-нибудь погреться. А то со своим этим задумчивым настроением точно себя доморожу до чего-нибудь поувлекательнее насморка.

Открыл для себя, что за два года абсолютно реально можно потерять привычное понимание происходящего в привычной жизни. Например, в моем любимом баре теперь можно потанцевать. И раньше, конечно, можно было. Но сейчас даже место, окруженное столами, есть, и парень за вертушками треками хвалится. Неплохо так плей-лист подбирает, хотя и сильно в альтернатив, посему и публика соответствует – прически, атрибуты, раскраска, манеры. На голодный желудок вишневый коньяк немного запутывает мысли, от тепла после ветреной улицы клонит в сон, и я, разомлев наблюдаю атмосферу в баре, уже уложив голову на изгиб локтя. Почти готов уснуть, когда взгляд вылавливает в танцующей толпе болезненно знакомую фигуру… Пока думаю, что показалось, тело, глупое, надеется, что нет. Иллюзия, будто чувствует мой взгляд, и оборачивается. И у меня нереальный флешбек на эту таящую улыбку и ужас в меняющих цвет глазах. Макс столбенеет, а потом начинает медленно пятиться назад, не в силах отвести взгляд. Я не двигаюсь, наблюдая происходящее. Все насмотреться не могу на ночной кошмар мой двухгодичный. И что сделать не могу решить. В особенности – с теми запасами боли, что только что в себе обнаружил. До рези в глазах хочется его коснуться, но я остаюсь сидеть. Ведь гораздо удобнее молча проорать себе, что это не Макс, чем потом, неоправданно доверившись счастливой случайности, уговаривать себя жить по-прежнему дальше.
Тем временем НеМакс упирается спиной в стену и руками трет глаза. Сквозь танцующую массу в мерцающем свете ламп я четко вижу жест, которым он размазывает подводку напополам с чем-то еще, текущим из-под век. Мне вдвойне больно знать, что я виноват в этом… Но так хочется ловить его взглядом хотя бы секундой больше.
Тем не менее, я отдаю деньги бармену и выхожу за дверь, забывая сюда дорогу. Я долго привыкал к городу, в котором случилась моя авария. Но никогда не смогу привыкнуть к городу, где были МЫ с ним.

Ни капли боли не пролито наружу, я сухим взглядом смотрю себе под ноги и пытаюсь не спотыкаться о клубок воспоминаний, замедляющий шаг. Ночной воздух пропитан мельчайшей водяной пылью, и каждый новый глоток его в легкие сносит крышу сильнее любых сигарет на алкоголь. Вновь оказываюсь на мосту, но как можно быстрее бегу дальше. Потому что, вцепившись ледяными пальцами в уже новое ограждение, хочется орать до хрипа призраку надвигающейся сверху тени, что ее нет.. что она своего не допросится.. и мои психи – это мое личное дело, а она уже бессильна. Хочется выжечь со дна зрачков цвет испуганных глаз или забрать их страх с собой.
Не знаю - нужно ли это.
Я просто иду дальше. Молча. Вдыхаю острый влажный воздух. Как-то нервно мысленно сжигая мосты, будто завтра же вернусь на работу и уеду снова. Становится чисто формально проще. Ибо тогда меня хотя бы оставят в покое мои тараканы, свихнувшиеся от воспоминаний этого города.
- Подожди… - на выдохе, хрипло, в спину.
У моей.. У детки по-прежнему бесшумная походка, и даже бегать она может абсолютно неслышно. Или я просто слишком громко думаю. Стоит теперь, едва дыхание переводит, воздухом давится. Но глаз не отводит, будто все еще не доверяет себе-мне-нам.
Мы можем долго так стоять, я чувствую. Он – боясь подойти ближе, я – уйти.
- Ты что-то хотел, детка? – как можно мягче задаю вопрос.
Он делает крошечный шаг в мою сторону и снова не в силах сдвинуться с места. Мне кажется, если я подойду сам – у него будет сердечный приступ. Поэтому стою на месте. Смотрю на него, пока можно.
- Мне не дали прыгнуть следом… - тихо начинает он. Я слышу в его голосе истерику. – Когда за мной приехали родственники, сказали, что тебя не спасли. – Я почти физически ощущаю боль, мешающую ему говорить. - Я дважды пытался уйти за тобой. После этого меня больше полугода держали в частной психушке. – Мне очень жаль, детка, очень нас жаль… - Сегодня я почти поверил, что все-таки свихнулся… - он замолкает, испугавшись, что слова растворят меня в воздухе.
- Я живой… - как бы это глупо не звучало, я произношу это вслух.
Он еще секунду колеблется, делает шаг-другой.. комкает край безразмерной кофты.. и срывается бегом ко мне. Влетает в мои смыкающиеся следом за ним руки. Его бьет дрожь, и я машинально кутаю его своей курткой, пока он ощупывает складки одежды, пальцами скользит по коже, замирает, прослеживая черты лица, тонкий шрам на виске… Обнимаю его, дышу им и без слов понимаю, что и почему он прячет, уткнувшись мне в плечо.
- Пойдем домой, - очень-очень тихо просит он.
И я осторожно, как ребенка, веду его в квартиру, которая за пару дней два года назад раз и навсегда стала нашей. Которая так и не стала потом снова просто моей.

Это так странно – просыпаться и чувствовать рядом тепло, остро измучившее своим отсутствием за два года. Будто смутный сон и страшно разбираться, где реальность – в пустой квартире с окончательно расстроенной психикой или в теплой кровати в прочном кольце рук и дыханием за ухо. У моего счастья тени под глазами, опущенные уголки губ, не «мои» синяки на бледной коже и шрамы от швов на запястьях. Несмотря на всю сомнительность этого прекрасного образа, другого я не желаю.
А Макс спит. И нереально оторваться от созерцания этого увлекательного зрелища, пока я не ощущаю, как все сложнее становится не реагировать на любимое тело. Укутав детку одеялами, бесшумно сбегаю в душ и потом варить кофе. Рассеянно курю в форточку, не догоняя, с какой радости мне в жизни так везет? Найти себя в другом сложно. Но я умудрился не только найти, но и, потеряв, найти снова. Или оно просто удивительное стечение обстоятельств? Мне пофиг.
Самое главное.. сейчас спит в соседней комнате. И как ни пытаюсь подумать о чем-нибудь, с ним не связанным, упорно оказываюсь там же и с тем же – на полпути обратно в уют кровати.
Утро разрывает звонок телефона.
- Ты дома? – спрашивает трубка голосом друга.
- Да…
- Я зайду, надо по поводу работы обговорить, - сразу переходит он к делу.
- Ты где? – я слегка озадачен, как бы поделикатнее его послать.
- Выглянь в окно…
- Тогда я сам выйду, нечего тебе делать в моей неприбранной квартире, - вру на ходу и, прихватив ветровку, выползаю из дома.
Словами: - Ну что, ты уже собираешь вещи в новый поход? – друг встречает меня вместо приветствия.
- У меня вроде как отпуск, - кошу я под дурачка.
- Хочешь ни в чем не нуждаться, тогда об отпуске надо на какое-то время забыть, - смеется он.
- Я встретил человека, которого не видел два года, - простые слова, а значат много. Друг это понимает. Пауза молчания.
- Надолго ты зависнешь?
- Максимально, как возможно.
- Он, она?
- Он.
- Ну что я могу сказать?.. Тогда все вообще просто – бери его с собой, - и улыбается моему офигевшему выражению лица. – Зато ты не будешь больше жаловаться, что тебе одиноко и тебя тянет домой… Да, да, да, я помню, что ты не жаловался, - добавляет он, как только я открываю рот.
Видимо, я плохо соображаю с утра, поэтому не могу ни согласиться, ни возразить. Тупо стою, залипнув взглядом на машине за спиной у друга. Мою нерешительность прерывает какое-то движения у подъезда. Вижу, как из дверей вылетает растрепанный Макс, оглядывается по сторонам и резко тормозит, углядев меня неподалеку.
- Я скажу тебе завтра, а сегодня я в отпуске, - хлопаю друга по плечу.
Он прослеживает направление моего взгляда, и кивает.
- Ок, жду завтра вашего положительного ответа.
Едва дослушав его, я уже спешу к нервно пытающемуся прикурить сигарету Максу. С ходу ловлю в объятие и чувствую обрывки его уже отступающей паники по будущим синякам от рук, вцепляющихся в мою одежду. Вымаливая прощение, легко целую дрожащие губы, глаза, виски…
- Даже не думай, что ты этим отмажешься, - бурчит Макс. Я улыбаюсь.
- Уж не думаешь ли ты, что сам этим отмажешься, - смотрю ему в глаза. Они согласны на многое, но согласны ли они уехать?..
- Требую завтрак в постель, - бросает детка, хватая меня за руку, и тащит в квартиру.
Помню я эти «завтраки» два года назад… Мне их очень не хватало.
В прихожей Макс слегка притормаживает и меняет направление со словами:
- А лучше завтрак в душ, - хитро улыбается он.
- Где угодно… - улыбаюсь ему в ответ, пока он сдирает с меня и себя ненужные шмотки. Подталкиваю детку к стене, включая воду, и нас накрывает ливнем теплых капель. Выжить, чтобы найти тебя снова.. стоило.

- А почему ты меня не искал? – спрашивает детка, как будто небрежно, когда мы расслабленно пьем кофе на кухне после «завтрака».
Я прекрасно понимаю, как и почему он ждет ответа. И насколько мне стыдно признаться.
- Я вполне практично предположил, что овощем тебе могу быть не нужен.
- А спросить лично ты не мог? – в голосе слышны горечь и раздражение, почти злость.
- Прости, я слишком сильно люблю тебя, чтобы услышать отказ лично… - ох и тяжело признавать это вслух.
Молчание в ответ заставляет меня поднять стыдливо опущенные глаза.
Макс смотрит на меня потрясенно.
- Ты меня.. любишь? – срывается голос, и последнее слово шепотом.
Тишина.
- А ты сомневаешься? – вопрос глаза в глаза.
- Нет.
Не хочу без тебя быть.
Теперь уверен точно.
Я тебя люблю…

***

- Ты поедешь со мной в…
- Куда угодно. Сейчас?..