***
Вечер был до одурения холодным. И уходить вовсе не хотелось. Знал, что это навсегда. И раньше знал. Ну, ведь знал же? Или чувствовал. Или понимал. Только все равно ушел. Потому что так было правильно? Или потому что не понимал, что нужно ему на самом деле? Или потому, что не верил, что любовь бывает как ураган, как огонь и как лед одновременно. И разве можно так любить? Наши вечные споры, когда хотелось вцепиться в него и кулаками вбивать правоту. Наши поцелуи на глазах у всех, заставляющие гореть от стыда и еще больше пылать от страсти. Наша обоюдная тоска, когда приходилось расставаться на недели. Все это сломило меня, растоптало и уничтожило. Я вдруг с ужасом понял, что погибаю, и стал истерично хвататься за разум и общественное мнение. А он все больше замыкался и ревновал. Дурачок. Решил, что я не знаю, как сказать о разрыве! Да о каком разрыве?! Я - как язык на морозе к железу! Только с кровью и мясом оторвался бы.

И все же я ушел. В тот темный сентябрьский вечер. По пустой улице. Каждый миг ожидая услышать за спиной шаги. И словно заклинание повторял: «Позови меня, останови меня». Не остановил и не позвал.

А потом были долгие месяцы холодной ненависти в его взгляде и миллионы секунд моего угасания. Кто-то звал развеяться, кто-то женился, кто-то уезжал, но для меня это были лишь параллели времени, не трогавшие меня и скользящие, как листья по воде, уносящие с собой память о жизни. И однажды я перестал различать цвета. Все слилось в однообразную серую муть. Но я по-прежнему ходил в маске непримиримого и сильного, не признавая своего проигрыша и еще больше отдаляя его от себя, лишая последней надежды что-то исправить. И он сдался. Тоже. Вдруг стал таким спокойным и улыбчивым,.. и серым.

Первый из плеснувших мне в глаза цветов оказался алый. Именно такого цвета была помада на губах его невесты. Как-то задумавшись, я, по привычке, превратившуюся у меня в рефлекс, завернул к его дому и попал прямиком на свадьбу. Он улыбался и целовал этот кровавый рот, позируя перед фотографом и запечатлевая милый семейный портрет для потомков. Крики и смех гостей слышны были словно сквозь вату, а вот его «Привет! Я рад, что ты заглянул» ударило набатом. Яркие губы безликой избранницы растянулись в победной гримасе, и я понял, что мир из серого стал черным, похоронным, как его костюм жениха. Как я убрался оттуда не запомнил. Но вот тихий шипящий звук из открытых конфорок плиты врезался в память на век.

Следующей краской в моей новой жизни «без него» стала синяя. Ее высшая точка. Ультрафиолетовые лампы реанимационной палаты, куда меня доставили с тяжелым отравлением газом, светили днем и ночью. И я, иногда приходя в себя, видел только этот «вдовий» цвет. И еще белый. Но ведь белый – отсутствие цвета, а значит, можно считать, что я не видел ничего. И никого. Он так ни разу и не заглянул ко мне. Даже тогда, когда я пришел в себя настолько, что смог поговорить с психологом.

И вот, спустя две недели, прямо из больницы я отправляюсь к себе. Оказалось, что уже снова сентябрь. И вновь холодно и темно. Но это только мои сложности. Ведь так? И я снова «совершенно случайно» решаю зайти в его двор, чтобы полюбоваться на яркие окна, за которыми, я уверен, происходит жизнь. На перекрестке неприятно царапает взгляд страшный аляповатый венок с засохшими цветами, повешенный прямо на дорожный знак. И из всех окружающих звуков слышу только тихие вздохи каких-то старушек, причитающих о недавней свадьбе, оборвавшейся под колесами самосвала. И цвета вновь вернулись в мою жизнь. Только почему-то не ярким праздничным фейерверком, а простыми и будничными красками жизни, не замедляющей ни на миг свой ход. Я долго стою и смотрю прямо перед собой, прислушиваясь к редким ударам своего сердца. И потом делаю шаг по тонкому льду надежды.

Последний взгляд на запертую дверь с наклеенной бумажкой «опечатано». И обратно в ночь. Но уходить вовсе не хотелось. Потому что я знал - это навсегда. И каждый вечер теперь будет до одурения холодным.