1.

Дом встречает их запахом чистого постельного белья, когда устало валишься на кровать после дороги, и шумом двигателя, гулко раздающемся в поздних сумерках. Мама, как и прежде, тискала их, прижимая к себе сразу двоих, как обычно после долгого расставания, и они молча прятали улыбки, уворачиваясь от ее поцелуев, чувствуя все уплотняющийся комок вины, набухающий в груди как готовая зацвести почка.

То, что она рада и гордится ими – приятнее всего, но почти подсознательно: они не заслуживают такой любви, живя обманом и скрываясь, и это давит, даже сильнее, чем незаполненные залы.

Они не говорили вслух, предпочитая не замечать уменьшающееся число фанатов, но приходил Йост и всегда резал по больному, специально поднимая запретную тему, наблюдая реакцию.

Больше месяца напряжения, и вот он долгожданный отдых, но на этот раз никаких рекордов, Echo 2007, которую не ждали и тройка комет – единственный звездный час, подтверждающий, что они еще на волне. И Билл даже был почти рад тому, что нечем хвастаться, присутствие матери угнетало, и он, не осознавая, то и дело заискивающе улыбался, чтобы получить ответную улыбку – подтверждение, что ничего не изменилось.

Благополучие в семье – как якорь, он сразу психует, когда что-то не так с родителями, но теперь это уже стало невыносимо – он хочет, чтобы все было как прежде, однако чувствует чужеродность, внутреннее отторжение набирает обороты, с каждым приездом сюда он все больше не хочет возвращаться.

На глазах неожиданно вскипели слезы – чудовищная несправедливость, надо же ему было накручивать себя именно сейчас, - и уткнулся взглядом в ароматную клубнику, пахнущую сладко, вкусно, принимаясь увлеченно откручивать хвостики и складывать их зеленой горкой на край своей плошки, удерживаясь, чтобы не моргнуть.

«Билл?» - беззвучный вопрос в глазах, Том пальцами коснулся его локтя, и Билл отрицательно покачал головой, поднимая взгляд.

«Еще вам пришли новые задания, лежат в ваших комнатах, на столах», - Симона продолжала говорить, но он не мог слушать даже, каждая мелочь вызывала ассоциативный ряд, выводя его из равновесия, его снова накрывало, лавиной, в последнее время все чаще.

Собираясь поскорее уйти, он решительно подвинул клубнику к себе, беря в ладонь сразу несколько ягод и запихивая в рот сразу все, сколько поместится, привлекая к себе внимание:

«Ну, Билл, как маленький совсем!» - с нежностью, и его тут же пробило, сдержав прорвавшиеся рыдания /с набитым ртом получился какой-то полувсхлип, вздохнув, он тут же подавился, закашливаясь/, Билл зажал ладонью рот, без объяснений вскакивая из-за стола и бросаясь куда-то в сторону туалета.

«Смотри не подавись!» - вслед, и Том тоже поднялся, догоняя его в коридоре, обеспокоено тормоша за плечи: «Что случилось? Билл…?»

«Не могу» - он беспомощно провел ладонью по стене, шершавая поверхность теплая, успокаивала, мелкие бугорки подушечками пальцев – и внезапное желание почувствовать остывающий асфальт, прикоснуться так же - вспомнить.

«Что?» - Том растерянно моргнул, вглядываясь, подходя ближе и почти инстинктивно – ведя по цепочке выступивших позвонков под натянутой футболкой.

«Находиться здесь», - придавая форму гнетущим его смутным ощущениям, слова давались с трудом, тяжело, словно в воде, рассеивая иллюзию благополучия, за которую он цеплялся вот уже несколько месяцев и – наконец, сорвался.

«Почему? Билл?» - Том развернул его, легонько встряхивая, прижимая лопатками к стене, упираясь лбом в его и глядя пытливо глаза в глаза.

«Дети!» - голос с кухни, и Билл почувствовал опустошенность, такую же внезапную, как и отбушевавшая внутри буря, - тихо, полный штиль, только навалившаяся тяжким грузом усталость. Лоб Тома казался горячим, и он подался вперед в этой точке соприкосновения, успокаивающе касаясь его щеки тыльной стороной ладони.

«Мы заняты, ма!» - отозвался Том, брови сведены вместе, Билл вздохнул, отдергивая руку, собираясь идти.

«Это потому что мы спим вместе, Билл? - Том почти с отчаяньем смотрел на него, - тебя напрягает, да? Скажи мне…»

Плечи сутулились, кажется, сами собой, он не хотел говорить об этом, обмякая в объятиях брата, сладко, тягуче, утыкаясь лицом в сгиб его шеи. «Господи, Билл…» - Том выдохнул, едва слышно, сжимая его еще крепче.

«Мама спросит, скажешь, что я пошел спать» - Билл поднял голову, мягко выпутываясь из его рук. Том сделал шаг назад, не препятствуя.

Музыка вызывала ассоциации, унося его несколькими годами ранее, когда ни о какой популярности речи еще не шло, и они просто курили перед мотелем, отойдя подальше от экскурсионного автобуса и окон круглосуточного кафе, куда все отправились есть, а они остались на улице, дожидаясь, когда те закончат, и они поедут дальше.

Стояла ночь, теплая, влажная, дождь только что закончился, и весь асфальт был мокрым, но несмотря на это все же теплым, когда он, покачнувшись на корточках, чтобы не упасть случайно дотронулся до него ладонью, а Том стоял над ним, как обычно засунув руки в карманы, и Билл смотрел на него снизу вверх, сжимая фильтр, щурясь от яркого света фонарей, дорога шумела, а в наушниках тихо играла музыка, - и сейчас все это ожило в его памяти, рисуя картинку, передавая чувства и запахи - как фотография, но глубже, многомерней.

Билл вытащил наушники, поднимаясь с кровати и подходя к окну. Открыл, вдыхая воздух. Ночной город имеет свой запах - сухой, пыли. Он замер, остановившимся взглядом глядя перед собой, опираясь бедром о подоконник. На душе было неспокойно – его продолжало крутить, но сейчас к этому примешивалось еще и чувство вины перед Томом за то, что он вел себя так в коридоре, нужно было пойти поговорить с ним, и Билл уже знал, что не дождется утра, сделает это сейчас, он не сможет спокойно спать, когда между ними такая недосказанность.

Пара шагов крадучись по коридору и он осторожно открывает дверь напротив – не заперто, и тихо подходит к кровати, присаживаясь на край и почти неощутимо коснувшись локтя Тома, еще не решившись, стоит ли будить. -

«Я не сплю, Билл», - он поднялся на постели, скидывая одеяло; мгновение они просто смотрели друг на друга, после чего Том без слов потянул его к себе, опрокидывая на лопатки, наваливаясь сверху и целуя, целуя, целуя его всего, словно боясь потерять.

«Том, я…» - он не закончил, Том накрыл его губы своими, вдавливая в кровать, и Билл стиснул колени, сжимая его бока и ерзая под ним, изгибаясь в сладкой истоме.

Они целовались, с упоением, тягуче, словно погружаясь в густую патоку удовольствия, а он увлеченно вплетал пальцы во влажные, душистые косички, массируя кожу у самых корней, аккуратно, чтобы не зацепиться ногтем. Погладив его живот, Том просунул под него ладони, и Билл сильно прогнул поясницу, втираясь в него, так, что они оба застонали, тихо, надсадно, жарко выдыхая друг другу в рот.

Чувственность и непреодолимое взаимное влечение – главные составляющие их новых отношений, кто бы мог подумать, что это может быть так, каждый новый день они вязнут все больше, как глупые насекомые в клейкой смоле деревьев.

Они были младше – собирали эту смолу на листья, в основном – с вишен, она была желтая, рыжая и иногда – бордово-красная, просвечивала, если сквозь нее смотреть на солнце, прозрачно-золотистая, словно янтарь, пахла, и пальцы после нее липли, склеиваясь.

Однажды – совсем давно – мама водила их на какую-то выставку, несколько залов, заставленных разными камнями, и один – с янтарем, доисторические листья, растения, мелкие животные и насекомые – на века сохранившиеся в камне. Он подошел ближе, заприметив двух огромных стрекоз, навсегда застывших сцепленными вместе, и смотрел, смотрел, смотрел, пока мама за руку не повела его дальше.

Том ритмично толкался вперед, втирая его в кровать, и Билл подавался ему навстречу в едином, слитном движении, без единого звука, как в немом кино, не скрипели даже пружины. Сухие ладони слегка щекотно гладили поясницу, поднимая дыбом волоски, и он жался ближе, приподнимая бедра над скомкавшимся одеялом, пока Том, поднимаясь, рывком не потянул его за собой, заставляя опуститься сверху, по-турецки скрещивая ноги за его спиной.

Он елозил по выпуклому, схватив его в кольцо подмышками, откидывая голову вбок и подставляя шею горячим поцелуям, казалось, Том съел бы его, если было можно, запустив руки под пижамную рубашку, он трогал его везде, жадно, с отчаяньем – как будто в последний раз, заражая им и Билла, заставляя его ерзать сильнее и быстрее, напряженно сведя брови и затаив дыхание, чтобы удержаться от стонов, еще совсем немного, и Билл выгнулся, обессилено оседая на тяжело дышащего Тома.

Завернувшись в одеяло словно в кокон, они легли, не желая расклеиваться; умиротворение растекалось по телу, Билл закрыл глаза, вдыхая их общий запах, пока Том не зашевелился, спуская босые ноги на пол.

«Ты куда?» - не было сил даже повернуться, но и спиной Билл почувствовал в его голосе улыбку, разобрав ее в коротком «Надо, лежи»

Шаги направились к двери, послышался скрип пружины – осторожное нажатие на ручку, дверь приоткрылась, но Том почему-то остался стоять, Билл почувствовал его взгляд на себе.

«Ты не закрыл дверь, Билл, знаешь, да?» - не осуждая, с бесконечной усталостью, и Билл мучительно зажмурил глаза, съеживаясь под теплым одеялом: «Извини, я не хотел»

Ничего не говоря, Том тяжело вздохнул, усаживаясь на пол. Тишина давила, и Билл поднялся, одергивая просторную рубашку /точь-в-точь такую же, как и у Тома, единственная одинаковая вещь в их гардеробах, словно пережиток прошлого/, в пару шагов оказываясь рядом, садясь на пушистый ворс ковролина и укладывая подбородок на плечо Тома.

«Билл, пожалуйста, скажи мне, - Том отнял руки ото лба, глядя куда-то перед собой. – Тебя тяготит то, что мы вынуждены скрываться, да, Билл?»

Комок в горле не проглатывался, Билл покачал головой, принимаясь гладить его руками, прижимаясь боком, впитывая в себя его тепло, баюкая в объятьях, Том прошептал:

«Тогда почему, Билл? Что творится с тобой в последнее время? Я не понимаю…»

Билл крепче сдавил его, выдыхая одно: «Прости, я больше не буду» Попавшее в тиски сердце билось, пытаясь выбраться, но груз на душе перевешивал, подавляя. Билл зарылся носом в распущенные косички, но не заплакал.
2.

Следующая ночь застигает их сбывшимся кошмаром, внезапно, когда они уже балансировали на грани оргазма – Том кусал его за загривок, за бедра притягивая его к себе еще и еще, а Билл запрокинул голову назад, облизывая пересохшие губы, - коротким оглушающим стуком, «Ты еще не спишь, Том?», - они отскочили друг от друга, поправляя оставшуюся одежду, но все равно – слишком поздно. «Господи…» - Симона застыла в проеме, все так же сжимая болеющего кота на руках, первые мгновения – шок, тихое «Мама…» - Том ссутулился, поднося руки к лицу, бугорок в штанах был слишком очевиден, выпирая сквозь легкую ткань, подтверждая виновность. Билл прижимал подушку к себе, не смея одернуть задравшуюся сзади футболку Тома, что он нацепил на себя вместо пижамы, волна горячего стыда и – «все пропало», ощущение, будто проваливаешься в какую-то пропасть, и нестерпимый обжигающий холод внутри – так же; он уронил голову на кровать, занавешиваясь рассыпавшимися волосами, не сумев сдержать обреченный, надломанный стон, и – как прорвало: «Да что ж вы делаете, Боже мой!» - взвыв, она подскочила к ним, не находя слов, захлебываясь горем, хватая сначала Тома и тряся его за дреды, отчаянно, не помня себя в накативших эмоциях, не замечая, что свалила его на пол, заставляя упасть перед ней на колени, спасаясь от боли.

«Мама, мам, пожалуйста, перестань!» - согнувшись, Том ловил ее запястья – в голосе едва ощутимо проскользнули командные нотки, нужно было прекратить эту истерику, но она не слышала его, не отпуская, рванувшись и к Биллу, схватила его второй рукой, тоже за волосы, теперь уже двоих встряхивая их, словно нашкодивших котят тыкая носом в кровать, и, наконец, отпуская.

Его била крупная дрожь, вытирая намокшие щеки, он не видел, но почти физически ощущал, как она плачет, стоя над ними, глуша рыдания ладонью, и это больно, гораздо больнее, чем он представлял себе; Том рядом с ним не моргал, остановившимся взглядом глядя прямо перед собой, но слезы все равно тихо капали на постель, оставляя маленькие темные кружки.

«Симона? – в комнату осторожно заглянул отчим, обводя их недоуменным взглядом. – Что случилось?»

«Пусть они сами тебе объяснят» - голос звучал глухо, но неожиданно жестоко; Билл даже обернулся, отмечая неуловимые изменения – лицо ее словно состарилось, морщины стали резче, четче и как будто бы больше, возможно - лишь отсутствие косметики и освещение, но воображение отказывалось делать скидки, возлагая вину на их плечи.

«Молчите теперь? - схватив скомканную в жгут простынь, она наотмашь ударила их обоих. – Молчат они! Сказать нечего? – повышая голос, сопровождая каждое слово ударом. – Выросли деточки! Зве-езды, только посмотрите на них! Изврат они будут мне тут устраивать!» - Том перехватил простынь, накручивая ее себе на руку и поднимаясь на ноги «Мама, перестань!»

«Перестать? – она подняла брови, и он тут же отвел взгляд, скользящим движением вытирая покатившуюся слезу тыльной стороной ладони – Том плакал молча, без всхлипов. – А ты думал, это в игрушки играть, спать с собственным близнецом?»

«Что?» - неверяще переспросил Гордон, и ей отказала выдержка – она снова сотряслась в рыданиях, кидаясь к сидящему возле кровати Биллу, хватая его за шкирку, поднимая на ноги: «Вставай, я запрещаю тебе находиться здесь!»

Выйдя на середину, Билл одернул футболку Тома, не закрывая коленей, та висела на нем, словно платье, ужасного, ярко-розового цвета – предмет их спора, и Том одевал ее лишь однажды, да и то, дома, сегодня Билл нашел ее случайно, не отказав себе в удовольствии подразнить брата, но теперь она словно горела на нем – все смотрели на нее, на его ноги - Симону вновь передернуло «Снимай это, да что ж такое!» - она рванула ее за подол вверх, однако тут же отпустила, глядя на сжимающего футболку Билла, словно пытающегося натянуть ее ниже – скрутившиеся в жгут трусы валялись в комке вместе с одеялом. Билл закрыл слезящиеся глаза, стыд растапливал щеки, их вина была абсолютной, и ничего, что могло бы хоть как-то смягчить ситуацию, с каждой секундой все становилось только хуже.

Мгновение они просто смотрели друг на друга – униженные близнецы стояли в шаге друг от друга, но по ощущениям - как на разных краях пропасти, все, что они имели, словно рушилось на их глазах, необратимо; Симона плакала, поднеся руку ко рту, и отчим, безмолвным наблюдателем стоявший у выхода, шагнул к ней, осторожно касаясь подрагивающих плеч. Переведя дыхание, она отвернулась, шагая к двери, и, дотронувшись до ручки, вновь подняла больной взгляд на них «Сегодня вы просто убили меня».
Просыпаться было тяжело, он словно тонул, балансируя на грани реальности и грез; против обычного, солнце не слепило глаза – тучи покрывали небо плотным слоем, и набухшие, покрасневшие веки закрывались сами собой, свинцовые, как только он открывал их, голова болела, ломило кости в суставах – сна не хватало, катастрофически.

Одеяло сбилось жаркой горой на груди, ветер дул в открытое окно, поднимая легкую ткань занавесок, расправляя их – совсем как паруса, а сон все не оставлял его, опутывая невидимыми нитями, и он бился, словно попавшая в паутину бабочка. Подсознательно, почему-то это казалось жизненно важным – проснуться во что бы то ни стало, несмотря на бесконечную усталость. Перевернувшись на другой бок, Билл засунул ладонь под подушку, взгляд невольно уперся в висящую на спинке кресла розовую футболку, и его тут же скрутило, до тошноты.

Он поднялся с кровати, слишком резко, перед глазами потемнело, - и инстинктивно нагнулся вперед, восстанавливая зрение. Прикроватные часы показывали двенадцать дня, напрягая память, он вспомнил, что мать, должно быть, сейчас в офисе – какие-то эскизы, нужно отвезти – он не слушал ее тогда, ее не было дома, но все равно, Билл медлил перед дверью, не решаясь выходить, окунаться в этот кошмар; понадобилось усилие, чтобы шагнуть в коридор.

Вода была холодной, сводила зубы, когда он полоскал рот, глядя на свое отражение в зеркале – сейчас, с примятыми волосами и опухшим лицом он выглядел некрасиво. Взяв расческу, пару раз провел по волосам, укладывая пряди – по привычке.

Угнетая, тишина давила на уши, несмотря на то, что все уже встали – закончив умываться, он коснулся пальцем зубной щетки Тома, сине-белая, с торчащими в разные стороны щетинками, она была мокрой, - дом казался вымершим и, тихо шагая по полу, он спустился в гостиную, направляясь дальше – на кухню.

Столкнувшись в проеме с Гордоном, он встретился взглядом с Томом, без выражения тот вяло жевал вафлю, согнувшись над тарелкой, и Билл мучительно закусил губу, делая пару шагов ближе, однако отчим резко схватил его за локоть, качая головой и нарочно становясь между ними.

«Нет, нет, так не пойдет, - он говорил спокойно, однако они мгновенно съежились, как если бы он кричал на них. – Кто-то из вас сейчас должен уйти. Том, ты уже поел, дай это сделать Биллу».

Поспешно кивнув, Том убрал со стола посуду, направляясь к выходу, не глядя ни на Билла, ни на отчима, но тем не менее притормаживая, когда тот останавливает его словами, обращаясь и к Биллу тоже: «Пока он не закончит, не заходи сюда - вам нельзя находиться вместе. Надеюсь, вы понимаете»

Том кивнул, не оборачиваясь, быстрым шагом исчезая из поля зрения, и отчим, еще раз взглянув на Билла, плотно закрыл за собой дверь, снова оставляя его одного.

Есть не хотелось – он достал хлопья, наливая молоко в чашку, подходя к микроволновке и, промахнувшись, сначала нажимая не на ту кнопку, раздраженно исправляя свою ошибку и почти истерично – включая телевизор, - тишина была невыносимой, требуя заполнения.

Хлопья мокли в молоке, набухая, он вяло ковырял их ложкой, когда на кухню вернулся отчим, застывая перед работающим телевизором, и Билл – невольно – тоже принялся вслушиваться в смысл, тут же прикрывая глаза и прикусывая поднесенную ко рту ложку – истории пластических операций, male-to-femal превращение, один из этапов – вживление имплантантов груди, - ему не везло сегодня, молоко потекло по губам, капая в тарелку.

«Смотришь…» - Гордон повернулся, переводя на него взгляд, и Билл замер – на мгновение – вновь опуская ложку в хлопья, не пытаясь оправдаться, кот терся пушистым боком о его ногу, вдруг судорожно начиная чихать – горячий дрожащий комок у него в ногах, но он не мог нагнуться – отчим за плечо развернул его на стуле, заставляя посмотреть себе в глаза. «И давно это, Билл? – встряхивая его, ощутимо, прежде чем снова продолжить. – Вы вообще понимаете серьезность того, что натворили? Насколько больно вы сделали ей? Щенки…» - он оттолкнул его, отворачиваясь, с презрением; Билл сидел молча, неестественно выпрямившись.

Приготовив шприц, Гордон поставил кота на подоконник: «Подержи его, пока я буду колоть» - Билл двинул стулом, становясь рядом и сжимая бока Казимира, длинная шерсть была тусклой, неухоженной, ощутимо лезла под его руками, прилипая к ладоням. Оттянув кожу на холке, отчим уверенно ввел лекарство.

Его выворачивало - он не мог находиться в доме - Билл вышел на улицу, обходя его стороной, усаживаясь на каменную плиту возле стены и спиной облокачиваясь о прохладный камень, лопатками ощущая, как дом постепенно забирает у него тепло, впитывая в себя, будто губка – воду.

Еще теплый, ветер раскачивал ветви деревьев, - затянутое тучами небо темнело, но пока не исторгло из себя ни капли, - волосы путались в его порывах, закрывая лицо, но Билл упрямо сидел на камне, полной грудью вдыхая насыщенный, предгрозовой воздух, нерешительно вертя в руках телефон – ему был нужен Том, жестоко, до ломки, но снова что-то давило, наизусть набирая номер, он мучительно захлопывал верх раскладушки.

Ветер усиливался, не остывая - он любил такую погоду, она всегда идеально ложилась под его настроение, необъяснимо – волнуя, пробуждая в его груди непонятные желания, смутные, неоформленные – и снова – из детства: они с Томом гуляют по городу, надвигается гроза, но несмотря на это - тепло, порывы ветра сносят с ног, но они не собираются поворачивать домой, срывая зеленые яблоки с чужих участков, вгрызаясь в них - сразу же. Все вокруг покраснело – внезапно, на мгновение, вспышка молнии, оглушающий раскат грома – и Том, раскинувший в разные стороны руки и запрокинувший голову – ловя языком первые капли… Все это вновь перед глазами, и желание, внезапное, наконец осознанное: его тянуло на улицу, за ограду – к трассе, настолько сильно, что, набирая номер Тома кончиком ногтя, он не задумываясь нажал кнопку вызова.

«Билл?» - голос Тома звучал глухо, из-за сильного ветра ничего не было слышно – «Выходи во двор, я за домом» - Билл не стал дожидаться ответа, прерывая связь, поднимаясь с земли и отряхивая сзади джинсы.

«Что…?» - Том появился слева, спустя минуту, недоуменно глядя на него, чуть хмуря брови. «Полезли?» - Билл за руку подвел его к гаражу, окидывая взглядом каменный забор – когда-то он был деревянным, но теперь, по ночам, непременно включают сигнализацию, - перелезть было реально: уцепившись одной рукой за невысокую крышу гаража, Билл поставил носок на замок на двери, другой рукой ухватившись за небольшой выступ на ограде, рывком подтянулся вверх, еще один непонятный крючок как подходящая опора для другой ноги – и он уже залезает на крышу, сверху вниз взирая на растерявшегося брата.

«Билл, куда? Это опасно…» - Том осторожно поглядывал на окна, но Билл только махнул рукой, перебрасывая ногу через кирпич ограды «Ничего не случится. Там никого нет»

Поколебавшись, Том в последний раз взглянул на окна, берясь за крышу, и Билл обернулся, садясь на забор и прыгая, приземляясь на землю на корточки, пачкая ладони. Прыгнув рядом, Том выпрямился, вопросительно поднимая брови, и Билл повел его дальше, к дороге – идти было недалеко.

Трасса была такой же как прежде – пустой, на небольшом возвышении, редкие машины проносились мимо, поднимая пыль, в небесах предостерегающе рокотало, волосы развевало на ветру, Том стоял рядом. –

«Билл? – он переступил с ноги на ногу, зажимая ладони под мышками. – Зачем ты привел меня сюда?»

«Просто» - Билл поднял лицо к небу, глядя на борющуюся с встречным потоком воздуха птицу, улыбаясь.

Том замолчал, переводя напряженный взгляд на дорогу, потер пальцами не закрытый повязкой лоб, брови почти слились в одну линию – он сел на траву, проведя рукой по голове, остановив ее у себя на шее и поднимая глаза на Билла «Зачем это было нужно тебе?..»

«Что?» - он повернулся, встречаясь взглядом, холодея внутри, замирая на месте.

«Ты ведь хотел, чтобы они узнали… Я не понимаю… Зачем, господи…?» - Том закрыл лицо руками, и Билл сел рядом, касаясь его лопатки ладонью «Том…»

«Том, эта дверь… я действительно забыл закрыть ее. Том!..» - ветер подхватывал слова, относя их в сторону, глядя на собранный хвост косичек, ему просто не верилось, что все это происходит с ними на самом деле, что он не может объясниться – что они с Томом никак не поймут друг друга.

Тот покачал головой, отнимая руки от лица. «Мы… Они… - он сорвал какой-то стебель, глотая слюну. - Я просто не знаю, что нам делать теперь, Билл… Не знаю…»

Было тяжело – дышать, невидимые иголки кололи сердце, Билл ничего не говорил, - все было слишком. Том поднялся «Пойдем обратно, Билл»

3.

Дождь не начинался уже второй час; тучи, редкие приглушенные раскаты грома, ветер, - и ни единой капли; пробивавшийся сквозь облака свет отдавал в рыжий; в доме было нестерпимо душно, на улице растворялся озон, - это все было неправильно, угнетало, заставляя выглядывать в окно в ожидании задержавшегося ливня – теперь уже: без сомнений.

Они сидели в своих комнатах, - приехав, Симона не спешила звать их вниз, а сами они не смели попасться ей на глаза, предпочитая тянуть – до последнего. Находиться одному было пыткой, время от времени улавливая звуки, доносившиеся с той части дома, где еще продолжалась жизнь, слишком сухие, резкие, и оттого – угрожающие, Билл волновался, ужасно, время тянулось невыносимо медленно, и паника постепенно накрывала его, - там, внизу, нельзя было рассчитывать ни на что, он не хотел идти, но и оставаться запертым не мог тоже. –

Он бесшумно спустился по лестнице, и снова – на кухню, традиционный маршрут, частенько они выходили из своих комнат только чтобы перекусить, - Симона перевязывала мешки с мусором.

«Привет» - мысленно вздохнув, Билл начал первым, открывая холодильник, доставая упаковку йогуртов и тенью проскальзывая за стол, не сдвинув ни одного стула. Она просто кивнула, не смотря на него, ничего не говоря – это было ново, в любом настроении она улыбалась им, заваливая вопросами. Иногда ему хотелось, чтобы она меньше носилась с ними, но теперь, особенно отчетливо – лучше бы он не знал, как это – по-другому.

Он замолчал, любые слова звучали бы неуместно, но, заметив сквозь полупрозрачный полиэтилен две миски Казимира, он поднял на нее глаза «Зачем вы выкидываете?..» - догадываясь раньше, чем она сухо ответила «Казимир умер – Гордон уехал похоронить его»

Он застыл с йогуртом в руках – их первый и единственный котенок, после того, как появился Скотти – уже боялись брать новых, но она оборвала его мысли «Поешь – иди в гостиную, Гордон уже должен скоро вернуться»

Она ушла, и, кинув недоеденный йогурт на столе, Билл сразу же пошел туда, чувствуя, как слабеют колени и возвращается паника. –

Том спустился последним, с непроницаемым лицом следуя за матерью, отчим уже ждал в кресле. Из открытого окна тянуло свежестью.

«Значит так, дети, - Симона прямо смотрела на них, и близнецы, не сговариваясь, не поднимали взгляда от пола, напряжение электризовало воздух, - они даже не шевелились. – Я думаю, что вы оба прекрасно знаете, что то, что… происходит между вами – аморально, грязно, противоестественно… - она вновь задохнулась от ощущений, но голос все равно звучал твердо, не допуская возражений. - Это извращение, я просто не представляю, что вас могло сподвигнуть на такое… И, раз вы сами не в силах положить этому конец, я вынуждена сама сделать это за вас. Другого выхода я просто не вижу»

Билл закрыл глаза, каждое слово словно эхом раздавалось в нем, аккумулируя эмоции, его переполняло – Том едва слышно пошевелился рядом – он еще держался. Она продолжала:

«Несмотря на все заверения ваших продюсеров, вы слишком рано попали в шоу-бизнес, во всю эту грязь… Будь моя воля, Tokio Hotel прекратило бы свое существование с завтрашнего дня. Думаю, это было бы подходящим наказанием для вас… Тем не менее, мы с Гордоном дадим вам отработать все заключенные контракты, но при одном условии - вам придется забыть обо всем, что было между вами, а чтобы не было соблазна… Мне придется поставить в известность о ваших отношениях Саки… отныне, он будет следить за вами. В его обязанности будет входить ни в коем случае не оставлять вас наедине. Если же вы нарушите запрет, группа прекратит свое существование. Я ваша мать, и я не позволю…»

Ее прервал невероятно сильный раскат грома, рвущий барабанные перепонки звук – Билл даже вжал голову в плечи, все вокруг потемнело до черноты, и – дождь – наконец, - тугие струи били по деревьям и крыше.

Его тоже прорвало – отчаяние поглотило мысли, - нет, не может быть так, он слишком нуждается в Томе, слишком зависим, слишком… - не выдержав, он в истерике упал на колени, прижимаясь щекой к ее ногам, ловя ее руки своими, и тут же – метнувшись к Тому, обвивая его ноги, глотая текущие слезы, содрогаясь от рыданий и беспомощно всхлипывая «Мама, мам, нет, пожалуйста, я так люблю его, так люблю…» - повторяя, будто заведенный волчок, безысходность душила, уже было плевать на гордость; словно вылитая из воска, отстраненная маска Тома треснула, надломив брови, он ожесточенно кусал губы, не смея обхватить корчащегося на полу Билла, в груди сдавливало, было больно – физически. –

Раскаты грома не прерывались, истошно взвыла сигнализацией машина. Симона молчала, - Билл всхлипывал все тише, - закрыв глаза, Том судорожно стискивал в руке двуцветные пряди.